Путевые заметки члена СПЧ
Леонид Никитинский
Обозреватель «Новой», член Совета по правам человека при президенте РФ.
Не раз бывая в Краснодаре и попадая на набережную, я слышал от разных лиц одну и ту же фразу (с взмахом в сторону реки): «А там уже Адыгея»… Со стороны Краснодара берег — толчея стройки, река Кубань тоже не выглядит тут чистой, так что особого желания ехать в «а там уже Адыгею» не возникало. Но недавно я там оказался в составе Совета по развитию гражданского общества и правам человека.
Заметно беднее Краснодарского края, Адыгея выглядит уютней, и дышится здесь вольней. Отсутствие рекламы, наверное, объясняется скромностью — «Адыгэ Хабзэ» по этому поводу говорит: «Достигший уверенности в себе не будет говорить «Я», и если его попросят о вещи, которая лежит у него дома, он скажет: «Я постараюсь», так как обманывать не подобает».
В другом варианте этот древний свод этических правил называется «Уэркъ Хабзэ». «Уэркъ» — воин, но неписаный кодекс сразу оговаривается: «Война на поле брани идет не всегда, а вечная борьба — это жизнь. Вот почему самой великой победой считается та, которая одержана над самим собой».
Проведя в Адыгее всего три дня, я не могу поручиться, что все адыги неуклонно соблюдают «Уэркъ Хабзэ», но все любят его цитировать, обязательно добавляя, что «Хабзэ» для адыга — «выше религии». В этом смысле кодекс, несомненно, действует: сегодняшняя Адыгея — секулярное общество и светское государство в том широком смысле, что никто никому здесь не тычет в глаза ни религией, ни принадлежностью к той или иной партии (в изначальном значении «части»), ни близостью к власти.
Очутившись в Адыгее, Лиза Глинка, как обычно, поехала по больницам, Андрей Бабушкин — по колониям, а я на этот раз решил прицепиться к Сергею Цыпленкову —главе российского «Гринпис». К вечеру мы оказались на хуторе Шевченко, где возле запертого (глава не велел открывать) клуба под деревом ждал деревенский народ.
— Чуете запах?
— Это еще цветочки! Вот иногда на рассвете, когда его выливают на поля…
По полям мы прокатимся на обратном пути, в сумерках. Дорога малозаметна, а яма для навоза от свиноводческого комплекса (единовременно тут откармливается 7000 свиноматок) только чуть возвышается краями над кукурузой. Называется она «лагуна», но пахнет отнюдь не морем. Иногда «лагуны» переполняются, и навоз, который должен по полгода отстаиваться в ямах, сливают на поле: на это указывает черная, как бы выжженная, многокилометровая полоса, над ней жужжат мухи.
Гидом у нас Валерий Бриних, эколог, против него в прошлом году центр «Э» возбудил уголовное дело за экстремизм. Поводом стала заметка в газете, в которой Бриних насмехался над жителями соседних адыгских аулов за их пассивность в борьбе со свинокомплексом. Возможно, национальный мотив тут, в самом деле, был лишний, но браться за оружие эколог никого не призывал. А в ходе разговора на хуторе мы убедились, что национальный признак никак не определяет отношение населения к начальству комплекса, которое приезжает сюда из Карачаево-Черкесии.
— Мы их и в лицо никогда не видели, на хутор они не заглядывают.
— Только навоз по деревне возят, так что расплескивается, и трупы свиней.
К приезду Цыпленкова под деревом собралось человек двадцать, но уже к середине беседы из кустов подтянулось около пятидесяти — каждый девятый житель. Русские, украинцы и адыги — национальных разногласий не заметно.
— А если они нам запретят с удочками, мы и за топоры возьмемся…
Для «экстремиста» Бриниха это новая тема. Два года назад свежим навозом потравили рыбу в прудах, и чтобы не платить, выкупили сами пруды. Рыбу запустили новую, но жителей с удочками, включая малых детей, гоняет охрана.
Конечно, что-то они и привирают, но общая картина ясна. Восемь лет назад, когда нынешний член Совета Федерации от Карачаево-Черкессии выкупил земли под АПК, жителям хутора обещали золотые горы, а впоследствии оказалось, что для них нет даже рабочих мест: высокотехнологичное оборудование требует других кадров. Кредиты не закрыты — сказался обвал рубля, так что с оборудованием недостающих «лагун» придется подождать. Зато в республику пришли несколько миллиардов инвестиций и дешевая свинина (адыги, для которых «Хабзэ» выше ислама, тоже ею не брезгуют).
В Польше (это я рассказываю на следующий день на заседании у главы Адыгеи) вообще ничего нельзя построить без согласия людей, живущих на этой территории, — так называемой «гмины» (общины). То есть сначала надо объяснить людям, что они за это получат. Адыгея получила миллиарды и свинину, не говоря про налоги, но со свистом проносятся они мимо хутора Шевченко: его жителям достался только навоз.
Это — не специфически адыгская проблема. Это скорее тема разгона местного самоуправления и перевернутого с ног на голову налогообложения. С тем, что жителям хутора тоже причитается какая-то доля, сначала согласился Аслан Тхакушинов — глава Адыгеи, а за ним, хотя и без охоты, и сенатор от Карачаево-Черкессии — он специально для этого разговора приехал в Майкоп. А не в Майкоп, я думаю, он бы вообще не приехал.
Валерия Бриниха глава республики на следующий день кооптировал в состав адыгского совета по правам человека вместе с координатором «Экологической вахты по Северному Кавказу» Андреем Рудомахой. А в Краснодаре, я думаю, Бриних уже сидел бы, как «за порчу забора на даче губернатора» сидит другой активист «Экологической вахты», Евгений Витишко. Нет, все-таки «там уже Адыгея» — это другая страна, почти сказочная.
Экологические проблемы родились вместе с человечеством, хотя осознаваться начали относительно недавно. Не менее стара и несправедливость: одни получают выгоду, а другим достаются отходы. Древний кодекс адыгов замечает на этот счет: «Почет тому, кто творит добро ради Хабзэ, но тот, кто творит добро без свидетелей, — поистине самый богатый человек».
Есть, однако, и такие (и это уже для Уголовного кодекса), кто предпочитает без свидетелей творить пакости. Бичом республики экологи считают нелегальные и полулегальные свалки. Одну из них называют «Сочинской»: когда там проводилась экологически чистая и безотходная олимпийская стройка, отходы через хребет везли в Адыгею. Ну не в Краснодар же везти, и про Олимпиаду тоже понятно, но тут снова: одним — патриотизм, другим — дрянь.
Самые чудовищные, с точки зрения экологов, нарушения связаны с незаконным строительством дач — дворцов по берегу Кубани в Тахтамукайском районе. К берегу ни с какой стороны уже не подойти, наличие очистных сооружений сомнительно. Остров Зеленый, административно считающийся Адыгеей, превращен в полуостров: со стороны Краснодара к нему выросла незаконная дамба, сделанная, в основном, из строительных отходов. Другая, законная, дамба, защищающая Краснодарский край и Адыгею на случай экстренного сброса воды в водохранилищах выше по течению (а именно так, вероятно, произошло затопление Крымска), — наоборот, уже застроена незаконными «дачами», истончена и частично срыта.
Адыгейский прокурор (он сопровождал экологическую вахту СПЧ в этой поездке) не только подал, но даже выиграл в суде иск — пока только о принудительном сносе незаконной дамбы. Но с исполнением судебного решения будут проблемы, которые осложняются тем, что дворцы, в том числе на адыгейском берегу, построены отнюдь не жителями Адыгеи — им такие участки и не по карману. Это Краснодар, а Краснодар — уже как бы другая страна, с каким-то другим и особым статусом.
Экология и коррупция — очень тесно связанные темы. Если прокурор (он приехал в Майкоп из Тулы, но, видимо, проникся тут «Адыгэ Хабзэ») проявит настойчивость в вопросе о дамбах, как бы краснодарский центр «Э» не возбудил и против него тоже «экологическое» дело «о возбуждении ненависти к группе дачников».
Из-за экскурсии к «лагунам» я опоздал на встречу председателя СПЧ Михаила Федотова с двумя «дезертирами» из «Майкопской бригады» и тремя мамами этих контрактников — их (всего 46 человек) привлекают к уголовной ответственности «за дезертирство». По мнению Федотова, многократно заявленные ими, но брошенные начальством в корзину отказы от службы по контракту — связаны не с отправкой на Украину (хотя такие разговоры в части ходили), а с бардаком и невыносимостью условий службы в 135-й «элитной» (горной) бригаде.
В следующей экспедиции СПЧ придется мне, наверное, напроситься в группу, проверяющую соблюдение прав военнослужащих.